Виктор Филинков в Дзержинском районном суде Петербурга / Алина Есипова
Поминальная стопка и черничный пирог
12 декабря 2018
Cуд продлил арест фигуранта «дела Сети» Виктора Филинкова до конца января.
Пока в Москве народ еще теснили за рамки, обеспечивая безопасность прощания Путина с Людмилой Алексеевой, а затем у гроба — живой иллюстрацией к Галичу — выстраивался чиновничий караул, в Петербурге конвойные заводили в зал обвиняемого по делу «Сети» Виктора Филинкова. Он и его товарищи, арестованные по тому же делу в Пензе и Петербурге, — одни из сотен жертв современных репрессий, за которых заступалась Людмила Михайловна, пытаясь защитить от произвола, требуя объективно расследовать их заявления о пытках. Проститься с ней и сказать слова благодарности они не смогли по той же причине, что и заступавшийся за них Лев Пономарев: за решеткой все.
Накануне, когда Пензенский гарнизонный суд в очередной раз выносил отказное решение по заявлению о пытках Дмитрия Пчелинцева, он, запертый в изуверскую клетку шириной чуть больше его плеч, призвал всех, кто еще на свободе, поддержать Льва Пономарева: «Они просто не знают, что такое солидарность. Лев Александрович сильный человек. Но и мы не должны подвести его. Теперь наш черед защищать того, кто защищал нас все эти годы».
Утром перед заседанием Дима писал стихи. Видеоконференцсвязь из клетки стала единственной возможностью прочесть это посвящение Льву Александровичу — «поскольку ничем другим я помочь не могу».
Там, в этих стихах, тоже было про сеть — но ту, что мы способны сплести из нитей, связывающих наши сердца, которые способны любить и бьются в унисон.
Судебное заседание по продлению меры Филинкову в Дзержинском районном суде Петербурга традиционно объявили закрытым еще до его начала.
Виктор серьезно болен. Причины, по которым на этапе в Ярославле он вдруг оказался на какое-то время парализован, остаются не выясненными — там этот случай даже не стали фиксировать в журнале медсанчасти, куда его принесли на руках; как не стали записывать и название вколотого ему препарата, которым спешно пытались «оживить».
За те несколько месяцев, что до того Филинков содержался в СИЗО-6 «Горелово», он неоднократно жаловался на проблемы со здоровьем, ему становилось все хуже и хуже.
«Но после того как врач СИЗО-6 сказала, что меня проще в топку, чем лечить, я больше не обращался за помощью», — рассказал Виктор.
Он очень сильный парень. Вот и теперь, на глазах у пришедших поддержать товарищей, старается держаться бодро. Пока конвой проводит его по коридору, мы успеваем оценить: по случаю «выхода в свет» Виктор надел полученную от друзей футболку Rupression (сайт, освещающий дело «Сети» и координирующий помощь его фигурантам) с надписью «Ваш электрошок не убьет наши идеи».
«Красивая футболка», — бросаю ему мельком, когда меня приглашают в зал, чтобы дать пояснения к ходатайству о моей готовности поселить у себя Филинкова, если заключение под стражу заменят на домашний арест. Своего дома у Виктора в Петербурге нет, этим в том числе суд ранее и объяснял отказ в смягчении меры.
Судья Владимир Васюков интересуется, есть ли у сторон вопросы к Лихановой, в том числе у обвиняемого.
«Есть! — радостно подключается Филинков. — Хотел уточнить, готова ли Татьяна обеспечить мне питание, в том числе черничным пирогом, который она так хорошо готовит».
Мы смеемся. В письме, которое отправляла Вите ко дню рождения, я пожелала: «Очень-очень, изо всех сил хочу, чтобы следующий твой день рождения мы праздновали где-нибудь под елками на опушке. Или на набережной Лейтенанта Шмидта, свесив над Невой ноги и глазея на вытянутые шеи портовых кранов (хоть порта там нет, краны — есть). И я обязуюсь испечь для тебя черничный пирог».
Судья Васюков сдвинул брови: «Суд отклоняет вопрос о пироге».
Потом долго выведывали — чем это мои условия лучше тех, что обеспечены Филинкову в СИЗО на Шпалерной. Судья, похоже, всерьез в этом сомневался. Как и в чистоте намерений заявительницы: странно это, какие такие отношения могут нас связывать при такой разнице в возрасте. Интересовался моим семейным положением и количеством комнат. Версия о дружеском расположении и сострадании к прошедшему через пытки Филинкову его не убедила.
«Сейчас ведь Филинкова не пытают?» — «Теперь, насколько мне известно, нет». — «Ну и в чем необходимость помещения под домашний арест к вам?»
Захотелось в ответ поинтересоваться — почему сам судья Васюков все еще предпочитает жить дома, а не в камере. Сдержавшись, привела другие доводы: Виктор серьезно болен, в изоляторе ему не оказывают нужного лечения, он не может своевременно и бесперебойно получать необходимые лекарства. К тому же с его букетом заболеваний, включая псориаз, крайне важно соблюдение гигиены (а в СИЗО горячий душ — раз в неделю), правильное питание, не исчерпываемое черничным пирогом. И вообще, при псориазе показано санаторно-курортное лечение. Раз вы не готовы на него заменить арест, я обязуюсь создать у себя условия, максимально приближенные к санаторно-курортным, отдайте мальчика.
Следователь ФСБ Геннадий Беляев, уточнив род моих занятий, поинтересовался, есть ли в моей квартире интернет (домашний арест запрещает эту опцию). Заверила, что готова его обрубить, отдайте мальчика.
«Полагаю необходимым вернуться к вопросу о черничном пироге», — неожиданно заявил судья.
«Хотите рецептик?» — живо откликнулась я.
Но, как оказалось, суд хотел объяснений — откуда Филинкову известно, что я хорошо готовлю черничный пирог, если, с моих слов, мы с ним прежде не были знакомы.
Рассказала о письме. Не всё, конечно, а только про пирог.
Хотя содержание наших писем известно не только цензору. Мимо следователя они тоже не проходят. По первости, когда писала арестованным по делу «Сети», было как-то очень противно от этой мысли. А потом я подумала — пусть. Пусть читают и завидуют.
В том «деньрожденном» письме к Виктору писала как раз о зависти:
«Знаешь, на последнем суде по мере (обошедшемся без тебя), когда препирались с приставами, не пускавшими народ дальше предбанника первого этажа, я спросила одного: почему они так лютуют, зачем такое адское рвение выказывают? (Это после того, как на Женю попытались составить протокол после хорового исполнения «Не нужна нам с наручниками свобода/ Нам нужна кристально чистая правда…») Пристав — немногим старше тебя, кстати, — что-то пробурчал про «нарушаетеобщественныйпорядок». А я высказала свое предположение: «Может, вы просто этим ребятам завидуете?» Он удивился: «Они за решеткой сидят, чему тут завидовать?» «Завидуете, — отвечаю, — тому, что они и за решеткой свободнее вас. Завидуете их бесстрашию и мужеству. Тому, что у них столько прекрасных друзей, которые так бьются за них, тому, что их так любят».
…Ахматова, после суда над Иосифом Бродским, произнесла известную фразу: «Какую биографию делают нашему рыжему!»
Теперь, когда речь заходит о фабрикуемых с помощью тока делах новейшего времени, историю сопротивления этой практике делят на «до Филинкова» и «после Филинкова».
Несмотря на открывающуюся теперь перспективу дождаться когда-нибудь своей нобелевской премии, ты наверняка предпочел бы как-то иначе встретить этот свой день рождения. И все же… Я поздравляю тебя, Витя. Ты и твои товарищи — вы такая заноза в моем сердце, которая позволяет чувствовать, что оно живое. И зная о вас, стыдно опускать руки. В общем, я чертовски рада, что ты есть»
